Хуевая книга - Страница 34

Все двойки, полученные на "войне" нужно было отрабатывать. Родина не могла допустить, чтобы офицер чего-нибудь не знал. Например, химическую реакцию восстановления в аккумуляторах 6СТЭН-140М. А вдруг это понадобится в бою! Родина хотела быть уверенной в своих сынах и крепить свою обороноспособность. Поэтому все двойки надо было отрабатывать. А что такое отрабатывать, Родина? А это покрасить забор. Смастерить стенд, выкопать яму. В общем, на кого-либо из офицеров поработать. Упаси бог, не на них лично, а на благо военной кафедры, чтоб она хорошо выглядела и можно было пустить пыль в глаза проверяющим.

Все офицеры на кафедре делились условно на две большие категории - "фанаты" и "похуисты". Суть этих явлений ясна из их названий. Фанаты хотели научить нас чему-нибудь всерьез и потому ебали. А похуистам лишь бы вечность проводить, они ебали нас шутки ради. Лутошенко же в равной мере принадлежал к обеим группам. Он был фанатичный похуист. И поэтому ебал всех вдвойне.

Между прочим, когда я прочитал "Один день Ивана Денисовича", у меня тоже возникла сильнейшая ассоциация с армией. Правда, г-н Шендерович служил 1,5 года, а я 1,5 месяца, но ведь вкус говна не является функцией от количества съеденного.

"...Дождь шел третий день. Он то сыпался мелкой надоедливой сечкой, то повисал в воздухе водяной пылью, то вдруг проливался длинно и холодно, закрашивая день в серый цвет.

К вечеру он прекратился, и еще целую ночь с ветвей утомленных сосен на промокший, отяжелевший брезент палаток падали редкие, крупные капли.

Светало. Нахохлившийся дневальный в сырой шинели поглядывал на циферблат, и как только стрелки растопырились на шести часах, холодное утро раздвинул проклятый, окаянный крик:

- Рота! Па-адъем!

Так начинается день..."

Это отрывки из моих документальных лагерных воспоминаний под названием "7 шагов в прошлое", которые я раздарил в виде машинописных книжек друзьям по нарам. А написал я их, между прочим, на дипломной практике, сразу после прочтения "...Ивана Денисовича". Сидел себе на трубном заводе, делать было нечего, я и писал...

"Здесь, как и повсюду в армии, царь и бог - показуха. Кто-нибудь из офицеров ходит и выгоняет всех из палаток и с территории лагеря. Не любит начальство, чтобы курсанты спали. Даже если ты в наряде по кухне и еще с утра можешь поспать, все равно выгонят. Начальство боится, что ему нагорит от его начальства. И так далее. Цепная реакция боязни. Все боятся, только курсант ничего не боится. Курсант лишь слегка опасается. Слегка, но многого.

А чтобы не погореть на чем-нибудь, нужно выполнять лишь одно правило - не высовывайся. Не попадайся на глаза начальству, если тебе нечего делать, а не то заметут на работы. Не становись с краю шеренги или колонны. А если отбирают людей куда-нибудь вкалывать, ссутулься, сделайся ниже ростом, отклонись вбок, чтобы прикрыться спиной стоящего слева, справа или спереди, и ни в коем случае не смотри на начальство, лучше опусти глаза, а то напорешься на встречный взгляд, и могут замести на работы.

А если не замели, лучше спрятаться в палатку, полежать там, поспать. Можно также пойти на Волгу, расстелить шинель и поспать. Вариантов много.

Как-то после обеда, то есть тогда, когда формально, по расписанию занятия были, а фактически, как всегда ни черта не было, мы с Беном лежали на травке, за первой линейкой, на полпути к помойке и лениво смотрели как Фатхулла дрючит свою вторую роту. Вторая рота — это Физхим, физико-химический факультет. Одни евреи, так считается. О Физхиме ходит слава факультета чересчур заумного, а в практической жизни беспомощного до идиотизма. Именно Физхим пишет кляузы на славных офицеров кафедры, именно с ним случаются самые невероятные истории, о которых потом долго ходят легенды...

За все эти вывихи студентов с Физхима офицеры очень не любят. Весь их опыт говорит, что с физхимом хлопот не оберешься. Поэтому второй роте и дали в кураторы зверя — Фатхуллу".

В армии хорошо всяким художникам да артистам. Плакатики рисовать, агитбригады, хуё-моё. Вот, например, хорошо было у нас Мише Грушевскому с Физхима. Он пародировал кафедральных офицеров и разъезжал с агитбригадой.

"У солдата самая весёлая жизнь, — говорил подполковник Ласевич, — идет в столовую — поет, из столовой идет — поет". Жизнь, да, была весёлая, интересная.

Очень интересное дело - вождение танка.

"Танк!

Когда стоишь метрах в 20-и от ползущего, рычащего танка, то чувствуешь, как дрожит под ногами земля. Дрожит в буквальном смысле, без преувеличения.

40 тонн рычащего железа. В башне стоит такой грохот и дребезжание, будто перетряхивают ведро с гайками, ничего не слышно. Только видно, как рот раскрывает сидящий рядом с тобой.

Дергаешь рычаги, перемалываешь траками желтый песок со следами гусениц и видишь, что впереди дорога вдруг куда-то проваливается. Когда едешь с открытым люком, еще ничего, а когда с закрытым, то весь мир сужается до тонкой полоски смотрового прибора. И в тот момент, когда танк переваливается в яму, ты видишь только песок и грязную лужу на дне. Поддаешь газу, и танк, задрав ствол, начинает с ревом выползать наверх. Тогда видно только синее небо и верхушки сосен. Выполз - и снова желтый песок и зелено-коричневые сосны, только теперь уже без макушек.

И все-таки на месте механика-водителя лучше,чем в башне. Во-первых, потому что меньше шуму, во-вторых, занят делом и держишься за рычаги, в-третьих, сидишь ниже всех и меньше кидает. А в башне кругом одни углы, сиденьице маленькое, грохот, в приборы эти ни черта не видно, а главное, нужен постоянный контроль, чтобы на очередном провале не пиздануться обо что-нибудь головой.